Продавщица Раиса сидела у себя в магазине, размышляя над непонятным. Вчера она получила в райпотребсоюзе партию товара и, решив использовать лошадь, поехала сразу не домой, а совсем в другую сторону, к золовке, жившей за двенадцать километров от Долгова. У золовки она выпила красного вина, послушала патефон, сама попела, легла поздно и поздно встала. Потом, пока завтракала (опять с красным вином), пока запрягла, часу в двенадцатом только выехала. В пути пробыла долго, никого не встретив. И, наконец, прибыла в деревню, ничего не ведая относительно происходящих в мире событий. Правда, при въезде в деревню она видела большую толпу возле конторы, но не придала увиденному значения, подумав: "Может, просто так". Подъехав к магазину, Раиса разгрузила товар и стала раскладывать его по полкам. Вот тут-то и появилась перед ней баба Дуня. И попросила продать ей пятьдесят кусков мыла. -- Сколько?-- оторопела Раиса. -- Пятьдесят. -- Да куды ж тебе столько?-- недоумевала Раиса. -- Да ведь, Раюшка, когда такие дела творятся ,-- заискивающе сказала бабка,--надо же и запастись. -- Да какие ж такие дела? -- Да ведь...-- Баба Дуня хотела сослаться на вероломное нападение, но вовремя сообразив, что Раиса не имеет об этом понятия, стала бормотать что-то насчет прибывающих к ней гостей. Раисе такое объяснение не показалось удовлетворительным. -- На что ж гостям столько мыла?-- не могла она дойти своим умом до сути.-- Ну два куска, ну три, ну десять. Но полсотни на что ж? -- Мало ли,-- уклончиво покачала головой баба Дуня, но отступать вовсе не собиралась. -- Коли уж тебе так надо, бери,-- сдалась Раиса. Она вытащила из угла распечатанный ящик с мылом, в нем оказалось всего тридцать восемь кусков, из них два Раиса взяла себе. -- А мешочка не дашь?-- спросила баба Дуня, провожая отложенные два куска сожалеющим взглядом. -- А возвернешь?-- спросила Раиса. -- Как же не возвернуть!-- Баба Дуня даже обиделась.-- Мне Раюшка, чужого не надо, чай не воровка. Раиса помогла уложить купленное в грязный мешок и выбросила на прилавок. -- Еще чего? -- Сольцы бы,-- помявшись, вздохнула бабка. -- Сколько? -- Да пудика полтора. -- Ты что, бабка, одурела ,что ль? Что ты с ей будешь делать-то, с солью? -- Капустки засолить надо, огурцов, помидоров. -- Какие ж сейчас огурцы да помидоры? Может, ботву засолишь? -- Можно и ботву,-- согласилась баба Дуня.-- А потом оно ж, знаешь, как бывает. Нынче соль есть, а завтра нету, либо соль есть -- денег нет. Так что ты уж не серчай, а отпусти мне сольцы-то. -- Ну ладно,-- сдалась Раиса.-- Пуд дам, больше и не проси. -- Ну давай хоть пуд,-- уступила и старуха, предвидя, что время ее на исходе. Сыпать соль было некуда. Пришлось выложить мыло, насыпать соли, потом переложить газетами и сверху набросать мыло. -- Все, что ли?-- с надеждой спросила Раиса. Старуха помялась и нерешительно спросила: -- Спичек бы мне еще. -- Сколько?-- тоскливо спросила Раиса.-- Тыщу коробков? -- Да ты что, тыщу,-- благородно вознегодовала старуха.-- Коробков сто, боле не надо. -- Десять дам,-- сказала Раиса. Сошлись на двадцати. Бабка спорить не стала, покидала спички в мешок. Раиса, прикинув на счетах, назвала сумму. Баба Дуня запустила руку под трикотажные рейтузы, долго шарила, затем вытащила узелок из грязной цветастой тряпицы, набитой сложенными один к одному рублями. Старуха была не шибко грамотна, но деньги считать умела. Несмотря на это, она выкладывала свои рубли по одному, каждый раз останавливаясь и глядя на Раису в мистической надежде, что та скажет "хватит". Раиса была терпелива и дождалась, покуда бабка выложит все, что нужно. На оставшиеся деньги старуха купила два килограмма сухих дрожжей, шесть пачек грузинского чая, две пачки зубного порошка "Утро" и для племянницы маленькую куклу в картонной коробке, на которой было написано: "Кукла Таня N 5 в шляпе". После этого старуха не стала терять время даром и взвалила мешок на плечо. -- Гляди, бабка, как бы пупок не развязался!-- крикнула ей вдогонку Раиса. -- Не боись,-- ответила бабка и скрылась за дверью. Не успела Раиса обдумать странное поведение бабы Дуни, как дверь распахнулась и в магазин вбежала Нинка Курзова. Косынка сбилась набок, волосы распатланы, лицо красное. Не поздоровавшись, стала шарить воспаленными глазами по полкам. -- Тебе чего, Нинок?-- доброжелательно спросила Раиса. -- Чего?-- Нинка стала лихорадочно соображать, что именно ей нужно, но то, что помнилось по дороге, теперь вдруг вылетело из головы. -- Ну, а все ж таки? -- Мыло есть?-- вспомнила Нинка, чего хотела. -- А много тебе?-- осторожно спросила Раиса, покосившись на те два куска, которые оставила для себя. -- Сто кусков,-- ляпнула Нинка. -- Да вы посбесились, что ли?-- не выдержала Раиса. -- Ну, девяносто,-- сбавила Нинка. -- А сто девяносто не хошь? -- Давай сколько есть, только побыстрее,-- согласилась Нинка. -- Да где ж я тебе возьму, когда баба Дуня только что все забрала. -- А, баба Дуня! Нинка кинулась к дверям, но Раиса поспела раньше и загородила собой выход. -- Пусти!-- ткнулась в нее Нинка. -- Погоди, Нинок, скажи мне, что это вы все за мылом бегаете? Чего случилось-то? На какой-то миг Нинка оторопела и удивленно уставилась на Раису. -- А ты не знаешь, что случилось? -- Не. -- Ну и дура!-- сказала Нинка и, оттолкнув Раису, выскочила наружу. Баба Дуня тащила свою добычу. Ноша была нелегкая. Одной соли пуд, да мыла тридцать шесть кусков по четыреста граммов каждый. Плюс к тому два килограмма дрожжей, зуб- ной порошок, кукла Таня N 5 (да еще в шляпе) и на мешок килограмм надо накинуть. Что ни говори, тяжесть получилась порядочная. Чем дальше, тем чаще старуха отдыхала, прикладываясь мешком к близлежащим заборам. Однако ж, говорят, своя ноша не тянет. И сознание удачного приобретения прибавляло сил. И вот, когда отдохнув последний раз, баба Дуня была уже рядом со своей избой, когда оставалось ей шагов, может быть, десять, от силы пятнадцать, кто-то сзади резко дернул мешок. Баба Дуня обернулась и увидела рядом Нинку Курзову. -- Бабка, скидывай мешок, будем делиться,-- быстро сказала Нинка. -- Ась?-- в момент личных катаклизмов баба Дуня сразу глохла на оба уха. -- Давай делиться,-- повторила Нинка. -- А кто ж у меня будет, Нинушка, телиться?-- посетовала старуха.-- Я корову свою еще запрошлый год продала. Мне ее не прокормить. А коза зимой окотилась, а весной околела.-- Бабка сокрушенно качнула головой и улыбнулась. -- Ты мне, бабка, своей козой голову не дури, а давай мыло,-- сказала Нинка. -- Нет,-- отказалась бабка,-- полы не мыла. Не успела. -- Бабка,-- устало сощурилась Курзова.-- Давай делиться по-хорошему. Не то все отберу. Поняла? -- Не подняла,-- вздохнула старуха.-- Нешто с моими силами... -- Бабка!-- Начиная выходить из себя, Нинка отпустила мешок, ухватила старуху за грудки и закричала ей в самое ухо:- Ты, бабка, болтай, что хошь, а мыло давай. Что ж тебе все одной? У меня тоже семья и дети... скоро будут. Скидывай мешок, не тяни. -- А, ты насчет мыла!-- против желания догадалась старуха.-- А ты поди к Раисе, у ней есть. -- Врешь!-- крикнула Нинка. -- Ты не кричи,-- обиделась бабка,-- я, чать, не глухая. Надо тебе, попроси -- дам. А как же. Все ж таки суседи. Ежли мы друг дружке помогать не будем, то кто ж? Бабка опустила мешок на землю и, испытывая Нинкино терпение, долго его развязывала непослушными пальцами. Потом запустила внутрь руку и стала шарить, общупывая куски. Ей хотелось выбрать кусок поменьше, но каждый следующий казался ей больше предыдущего. Наконец, она вздохнула, вытащила один кусок и положила перед собой на траву. И посмотрела печальным взглядом. Конечно, это был слишком большой кусок, и старуха мысленно резала его пополам, но воображение Нинки рисовало совсем иную картину. Баба Дуня еще раз вздохнула и стала завязывать мешок. -- Погоди, бабка!-- Нинка опять ухватилась за мешок.-- Ты это брось, давай дели по-честному.-- Сколько там есть, половину тебе, половину мне. Не то все отберу. -- Нинок, ты что?-- всерьез забеспокоилась бабка.-- Обижаешь старуху. Я ведь тебяОеще маленькую в колыске качала. Ты уж лучше пусти, не то закричу. -- Кричи, кричи!-- сказала Нинка и толкнула старуху в грудь. -- Батюшки!-- всхлипнула баба Дуня, валясь на спину. Не обращая на нее никакого внимания, Нинка схватила мешок и кинулась прочь. Пробежав несколько шагов, остановилась, вернулась, подцепила с земли тот кусок мыла, который выкладывала баба Дуня, и побежала обратно. Но тут кто-то схватил сзади мешок. -- Ух ты, вражина!-- замахнулась Нинка, думая, что это баба Дуня. Но, обернувшись, увидела перед собой Мишку Горшкова, за которым стояла Тайка. -- Не спеши,-- улыбнулся Мишка.-- Давай поровну. -- Щас поровняю,-- сказала Нинка, дергая мешок к себе.-- Спешу аж падаю. -- И-ии!-- завизжала Тайка и вцепилась в Нинкины волосы. -- Грабют!-- вскрикнула Нинка и двинула Тайке ногой в живот. А из-за огорода Степана Фролова уже надвигалась огромная толпа, во главе ее стремился Плечевой и размахивал над головой колом, выдернутым из чьего-то забора. Когда председатель Голубев, парторг Килин, а за ними и Чонкин прибыли к месту происшествия, глазам их предстало неповторимое зрелище. Участники митинга, сбившись в один клубок, представляли собой многоголовую, многорукую и многоногуюмгидру, которая гудела, дышала и шевелила всеми своими головами и конечностями, как бы пытаясь вырвать что-то из собственного нутра. Отдельные люди были заметны частично и лишь в перепутанном виде. У председателя колыхнулись на голове редкие волосы, когда он увидел у вылезавшего из кучи Степана Фролова женские груди, которые при дальнейшем рассмотрении оказались принадлежавшими Тайке Горшковой. Две разведенные в стороны ноги в парусиновых сапогах стремились втянуться обратно, а третья, с задранной штаниной, босая, торчала вертикально в виде антенны, и на ней от щиколотки до колена синела размытая временем татуировка: "правая нога". Грустная эта картина дополнялась собаками, которые, сбежавшись со всей деревни, носились вокруг общей неразберихи и отчаянно лаяли. Среди них Чонкин, к своему удивлению, заметил и кабана Борьку, который бегал, хрюкал, и визжал больше всех, словно пытался показать себя самой главной собакой. Друга своего и соседа Гладышева Чонкин нашел неподалеку стоящим над схваткой. Заложив руки за спину, с болью за своих односельчан наблюдал Кузьма Матвеевич вскипевшие страсти. -- Вот, Ваня, тебе наглядное доказательство, от кого произошло это животное, которое горделиво называет себя человеком. Гладышев посмотрел на Чонкина и грустно покачал головой. Тут гидра выплюнула к ногам селекционера полураздавленный кусок мыла. -- Вот из-за чего люди теряют свой облик,-- указал Гладышев на предмет всех несчастий и брезгливо поддел его носком сапога. И п ошел прочь, подталкивая объект своего презрения ногами, как бы в научной рассеянности. Но не прошел он и пяти шагов, как сбоку вывернулся какой-то мальчишка, подхватил на бегу этот жалкий кусок и, уклонив- шись от жесткой руки селекционера, кинулся наутек. -- Вот она, наша молодежь,-- сообщил Гладышев, вернувшись к Чонкину,-- наша смена и наша надежда. За что боролись, на то и напоролись. На страну нападает коварный враг, гибнут за Родину, а этот шкет последний кусок мыла рвет у старого человека. Гладышев тяжело вздохнул и надвинул шляпу на лоб, напрасно ожидая от судьбы очередного подарка.