Владимир Войнович. Жизнь
и необычайные приключения солдата
Ивана Чонкина
Книга первая "ЛИЦО
НЕПРИКОСНОВЕННОЕ"
(фрагмент)
7
Продавщица Раиса сидела у себя в
магазине, размышляя над непонятным.
Вчера она получила в райпотребсоюзе
партию товара и, решив использовать
лошадь, поехала сразу не домой, а
совсем в другую сторону, к золовке,
жившей за двенадцать километров от
Долгова. У золовки она выпила красного
вина, послушала патефон, сама попела,
легла поздно и поздно встала. Потом,
пока завтракала (опять с красным вином),
пока запрягла, часу в двенадцатом
только выехала. В пути пробыла долго,
никого не встретив. И, наконец, прибыла
в деревню, ничего не ведая
относительно происходящих в мире
событий. Правда, при въезде в деревню
она видела большую толпу возле
конторы, но не придала увиденному
значения, подумав: "Может, просто
так". Подъехав к магазину, Раиса
разгрузила товар и стала раскладывать
его по полкам. Вот тут-то и появилась
перед ней баба Дуня. И попросила
продать ей пятьдесят кусков мыла. --
Сколько?-- оторопела Раиса. -- Пятьдесят.
-- Да куды ж тебе столько?-- недоумевала
Раиса. -- Да ведь, Раюшка, когда такие
дела творятся ,-- заискивающе сказала
бабка,--надо же и запастись. -- Да какие
ж такие дела? -- Да ведь...-- Баба Дуня
хотела сослаться на вероломное
нападение, но вовремя сообразив, что
Раиса не имеет об этом понятия, стала
бормотать что-то насчет прибывающих к
ней гостей. Раисе такое объяснение не
показалось удовлетворительным. -- На
что ж гостям столько мыла?-- не могла
она дойти своим умом до сути.-- Ну два
куска, ну три, ну десять. Но полсотни на
что ж? -- Мало ли,-- уклончиво покачала
головой баба Дуня, но отступать вовсе
не собиралась. -- Коли уж тебе так надо,
бери,-- сдалась Раиса. Она вытащила из
угла распечатанный ящик с мылом, в нем
оказалось всего тридцать восемь
кусков, из них два Раиса взяла себе. -- А
мешочка не дашь?-- спросила баба Дуня,
провожая отложенные два куска
сожалеющим взглядом. -- А возвернешь?--
спросила Раиса. -- Как же не возвернуть!--
Баба Дуня даже обиделась.-- Мне Раюшка,
чужого не надо, чай не воровка. Раиса
помогла уложить купленное в грязный
мешок и выбросила на прилавок. -- Еще
чего? -- Сольцы бы,-- помявшись,
вздохнула бабка. -- Сколько? -- Да пудика
полтора. -- Ты что, бабка, одурела ,что
ль? Что ты с ей будешь делать-то, с
солью? -- Капустки засолить надо,
огурцов, помидоров. -- Какие ж сейчас
огурцы да помидоры? Может, ботву
засолишь? -- Можно и ботву,--
согласилась баба Дуня.-- А потом оно ж,
знаешь, как бывает. Нынче соль есть, а
завтра нету, либо соль есть -- денег нет.
Так что ты уж не серчай, а отпусти мне
сольцы-то. -- Ну ладно,-- сдалась Раиса.--
Пуд дам, больше и не проси. -- Ну давай
хоть пуд,-- уступила и старуха,
предвидя, что время ее на исходе.
Сыпать соль было некуда. Пришлось
выложить мыло, насыпать соли, потом
переложить газетами и сверху
набросать мыло. -- Все, что ли?-- с
надеждой спросила Раиса. Старуха
помялась и нерешительно спросила: --
Спичек бы мне еще. -- Сколько?-- тоскливо
спросила Раиса.-- Тыщу коробков? -- Да ты
что, тыщу,-- благородно вознегодовала
старуха.-- Коробков сто, боле не надо. --
Десять дам,-- сказала Раиса. Сошлись на
двадцати. Бабка спорить не стала,
покидала спички в мешок. Раиса,
прикинув на счетах, назвала сумму.
Баба Дуня запустила руку под
трикотажные рейтузы, долго шарила,
затем вытащила узелок из грязной
цветастой тряпицы, набитой сложенными
один к одному рублями. Старуха была не
шибко грамотна, но деньги считать
умела. Несмотря на это, она
выкладывала свои рубли по одному,
каждый раз останавливаясь и глядя на
Раису в мистической надежде, что та
скажет "хватит". Раиса была
терпелива и дождалась, покуда бабка
выложит все, что нужно. На оставшиеся
деньги старуха купила два килограмма
сухих дрожжей, шесть пачек
грузинского чая, две пачки зубного
порошка "Утро" и для племянницы
маленькую куклу в картонной коробке,
на которой было написано: "Кукла
Таня N 5 в шляпе". После этого старуха
не стала терять время даром и взвалила
мешок на плечо. -- Гляди, бабка, как бы
пупок не развязался!-- крикнула ей
вдогонку Раиса. -- Не боись,-- ответила
бабка и скрылась за дверью. Не успела
Раиса обдумать странное поведение
бабы Дуни, как дверь распахнулась и в
магазин вбежала Нинка Курзова.
Косынка сбилась набок, волосы
распатланы, лицо красное. Не
поздоровавшись, стала шарить
воспаленными глазами по полкам. -- Тебе
чего, Нинок?-- доброжелательно
спросила Раиса. -- Чего?-- Нинка стала
лихорадочно соображать, что именно ей
нужно, но то, что помнилось по дороге,
теперь вдруг вылетело из головы. -- Ну,
а все ж таки? -- Мыло есть?-- вспомнила
Нинка, чего хотела. -- А много тебе?--
осторожно спросила Раиса, покосившись
на те два куска, которые оставила для
себя. -- Сто кусков,-- ляпнула Нинка. -- Да
вы посбесились, что ли?-- не выдержала
Раиса. -- Ну, девяносто,-- сбавила Нинка.
-- А сто девяносто не хошь? -- Давай
сколько есть, только побыстрее,--
согласилась Нинка. -- Да где ж я тебе
возьму, когда баба Дуня только что все
забрала. -- А, баба Дуня! Нинка кинулась
к дверям, но Раиса поспела раньше и
загородила собой выход. -- Пусти!--
ткнулась в нее Нинка. -- Погоди, Нинок,
скажи мне, что это вы все за мылом
бегаете? Чего случилось-то? На какой-то
миг Нинка оторопела и удивленно
уставилась на Раису. -- А ты не знаешь,
что случилось? -- Не. -- Ну и дура!--
сказала Нинка и, оттолкнув Раису,
выскочила наружу.
Баба Дуня тащила свою добычу. Ноша
была нелегкая. Одной соли пуд, да мыла
тридцать шесть кусков по четыреста
граммов каждый. Плюс к тому два
килограмма дрожжей, зуб- ной порошок,
кукла Таня N 5 (да еще в шляпе) и на мешок
килограмм надо накинуть. Что ни говори,
тяжесть получилась порядочная. Чем
дальше, тем чаще старуха отдыхала,
прикладываясь мешком к близлежащим
заборам. Однако ж, говорят, своя ноша
не тянет. И сознание удачного
приобретения прибавляло сил. И вот,
когда отдохнув последний раз, баба
Дуня была уже рядом со своей избой,
когда оставалось ей шагов, может быть,
десять, от силы пятнадцать, кто-то
сзади резко дернул мешок. Баба Дуня
обернулась и увидела рядом Нинку
Курзову. -- Бабка, скидывай мешок, будем
делиться,-- быстро сказала Нинка. -- Ась?--
в момент личных катаклизмов баба Дуня
сразу глохла на оба уха. -- Давай
делиться,-- повторила Нинка. -- А кто ж у
меня будет, Нинушка, телиться?--
посетовала старуха.-- Я корову свою еще
запрошлый год продала. Мне ее не
прокормить. А коза зимой окотилась, а
весной околела.-- Бабка сокрушенно
качнула головой и улыбнулась. -- Ты мне,
бабка, своей козой голову не дури, а
давай мыло,-- сказала Нинка. -- Нет,--
отказалась бабка,-- полы не мыла. Не
успела. -- Бабка,-- устало сощурилась
Курзова.-- Давай делиться по-хорошему.
Не то все отберу. Поняла? -- Не подняла,--
вздохнула старуха.-- Нешто с моими
силами... -- Бабка!-- Начиная выходить из
себя, Нинка отпустила мешок, ухватила
старуху за грудки и закричала ей в
самое ухо:- Ты, бабка, болтай, что хошь,
а мыло давай. Что ж тебе все одной? У
меня тоже семья и дети... скоро будут.
Скидывай мешок, не тяни. -- А, ты насчет
мыла!-- против желания догадалась
старуха.-- А ты поди к Раисе, у ней есть.
-- Врешь!-- крикнула Нинка. -- Ты не кричи,--
обиделась бабка,-- я, чать, не глухая.
Надо тебе, попроси -- дам. А как же. Все ж
таки суседи. Ежли мы друг дружке
помогать не будем, то кто ж? Бабка
опустила мешок на землю и, испытывая
Нинкино терпение, долго его
развязывала непослушными пальцами.
Потом запустила внутрь руку и стала
шарить, общупывая куски. Ей хотелось
выбрать кусок поменьше, но каждый
следующий казался ей больше
предыдущего. Наконец, она вздохнула,
вытащила один кусок и положила перед
собой на траву. И посмотрела печальным
взглядом. Конечно, это был слишком
большой кусок, и старуха мысленно
резала его пополам, но воображение
Нинки рисовало совсем иную картину.
Баба Дуня еще раз вздохнула и стала
завязывать мешок. -- Погоди, бабка!--
Нинка опять ухватилась за мешок.-- Ты
это брось, давай дели по-честному.--
Сколько там есть, половину тебе,
половину мне. Не то все отберу. -- Нинок,
ты что?-- всерьез забеспокоилась бабка.--
Обижаешь старуху. Я ведь тебяОеще
маленькую в колыске качала. Ты уж
лучше пусти, не то закричу. -- Кричи,
кричи!-- сказала Нинка и толкнула
старуху в грудь. -- Батюшки!--
всхлипнула баба Дуня, валясь на спину.
Не обращая на нее никакого внимания,
Нинка схватила мешок и кинулась прочь.
Пробежав несколько шагов,
остановилась, вернулась, подцепила с
земли тот кусок мыла, который
выкладывала баба Дуня, и побежала
обратно. Но тут кто-то схватил сзади
мешок. -- Ух ты, вражина!-- замахнулась
Нинка, думая, что это баба Дуня. Но,
обернувшись, увидела перед собой
Мишку Горшкова, за которым стояла
Тайка. -- Не спеши,-- улыбнулся Мишка.--
Давай поровну. -- Щас поровняю,--
сказала Нинка, дергая мешок к себе.--
Спешу аж падаю. -- И-ии!-- завизжала
Тайка и вцепилась в Нинкины волосы. --
Грабют!-- вскрикнула Нинка и двинула
Тайке ногой в живот. А из-за огорода
Степана Фролова уже надвигалась
огромная толпа, во главе ее стремился
Плечевой и размахивал над головой
колом, выдернутым из чьего-то забора.
Когда председатель Голубев, парторг
Килин, а за ними и Чонкин прибыли к
месту происшествия, глазам их
предстало неповторимое зрелище.
Участники митинга, сбившись в один
клубок, представляли собой
многоголовую, многорукую и
многоногуюмгидру, которая гудела,
дышала и шевелила всеми своими
головами и конечностями, как бы
пытаясь вырвать что-то из
собственного нутра. Отдельные люди
были заметны частично и лишь в
перепутанном виде. У председателя
колыхнулись на голове редкие волосы,
когда он увидел у вылезавшего из кучи
Степана Фролова женские груди,
которые при дальнейшем рассмотрении
оказались принадлежавшими Тайке
Горшковой. Две разведенные в стороны
ноги в парусиновых сапогах стремились
втянуться обратно, а третья, с
задранной штаниной, босая, торчала
вертикально в виде антенны, и на ней от
щиколотки до колена синела размытая
временем татуировка: "правая нога".
Грустная эта картина дополнялась
собаками, которые, сбежавшись со всей
деревни, носились вокруг общей
неразберихи и отчаянно лаяли. Среди
них Чонкин, к своему удивлению,
заметил и кабана Борьку, который бегал,
хрюкал, и визжал больше всех, словно
пытался показать себя самой главной
собакой. Друга своего и соседа
Гладышева Чонкин нашел неподалеку
стоящим над схваткой. Заложив руки за
спину, с болью за своих односельчан
наблюдал Кузьма Матвеевич вскипевшие
страсти. -- Вот, Ваня, тебе наглядное
доказательство, от кого произошло это
животное, которое горделиво называет
себя человеком. Гладышев посмотрел на
Чонкина и грустно покачал головой. Тут
гидра выплюнула к ногам селекционера
полураздавленный кусок мыла. -- Вот из-за
чего люди теряют свой облик,-- указал
Гладышев на предмет всех несчастий и
брезгливо поддел его носком сапога. И
п ошел прочь, подталкивая объект
своего презрения ногами, как бы в
научной рассеянности. Но не прошел он
и пяти шагов, как сбоку вывернулся
какой-то мальчишка, подхватил на бегу
этот жалкий кусок и, уклонив- шись от
жесткой руки селекционера, кинулся
наутек. -- Вот она, наша молодежь,--
сообщил Гладышев, вернувшись к
Чонкину,-- наша смена и наша надежда. За
что боролись, на то и напоролись. На
страну нападает коварный враг, гибнут
за Родину, а этот шкет последний кусок
мыла рвет у старого человека. Гладышев
тяжело вздохнул и надвинул шляпу на
лоб, напрасно ожидая от судьбы
очередного подарка.